Теперь есть олигархи и есть олигархические жены.
Как телезритель постоянством не отличаюсь, но ящик, включаемый мною и не мною, имеется и не один.
Так что периодически я вздрагиваю от вида ожившего силикона и несущегося из него пронзительного голоса, жалующегося на свою жизнь.
Лезет это и из сети и из гламурных журналов, которые теряет на ходу мое семейство.
Жены, интерьеры, дети.
Короче, Веласкес не дожил, иначе работы у него было бы не в проворот.
Но наши режиссеры и писатели
обходят вниманием матерей.
Вообще, кроме романа классика "Мать", который я давно успела забыть, эта тема в нашей литературе особо не поднималась.
Отдельно стоит письмо матери у Гроссмана, небольшой текст, необьятный по трагизму. Но он документален и тоже насчитывает семьдесят лет.
А вот сейчас, кто бы мне рассказал, что чувствуют матери этих способных, часто блестящих мальчиков, оседлавших девятый вал перестройки.
Что думают они, пропахавшие всю жизнь, отбивавшие в течение сорока лет ровно в семь пятнадцать табель в проходных заводов "калибр"?
Кто опишет их пророческую двадцатипятилетнюю тревогу, их леденящий страх.
Их много, гораздо больше, чем мы знаем.
Поколение лихих мальчиков, вошедших в рынок, как нож в масло и получивших, кто пулю, кто нож, кто срок.
Судьбы матерей, сделавшие страшный зигзаг, вернувшие их в юность к передачам, пересылкам, овчаркам и к колючей проволоке.
Их мужество.
"Я должна жить, кто-то ведь должен встретить его у тюремных ворот, кто, если не я?"
И она дожила и прожила еще полгода уже рядом с ним.
И еще одна судьба и пророческое предупреждение, но какие сыновья слушают предупреждения, тем более, когда находятся между олимпами.
Кто-то должен.
И она прошла в свои еще 86 весь путь марша, прошла, затерявшись среди десятков тысяч людей, совершающих скорбный путь, отдавая дань ее мальчику.
И сегодня в день своего рождения, уже в 87, она доминировала в этой огромной толпе, своим горем и свои мужеством.
Матери не тема, для современных художников.
Слишком горестно и трагично.
Еврипиды перевелись.