oleg_ans
Людмила Орагвелидзе...
Старуха вяжет зимние носки...
Старуха вяжет зимние носки,
Скрипит под нею старая кровать.
Кто знает глубину ее тоски?..
Старухе скоро - девяносто пять.
Она торгует шерстью и шитьем
На придорожном рынке у моста,
И если напрямик, сквозь бурелом,
То до него обычная верста.
Старуха вяжет. Может быть, продаст...
Невестка варит яблочный компот.
Мяукает голодный "Гондурас" -
Зачуханный, бесхвостый черный кот.
Невестка злится. Вновь... не с той ноги.
(Старуху вязко пробирает дрожь).
"Бои-ишься? Ведьма! Дай пожить другим,
Ты и до ста, наверно, доживешь."
Старуха вяжет. Катится слеза.
(Утерла незаметно рукавом)
Потом взглянула вверх, на образа,
На небо, загрязненное окном.
А до икон достать - длина руки...
А до небес - обычная верста...
Старуха вяжет зимние носки,
Она не хочет, Господи, до ста...
Светлана Чернышова
Храни Господь двух бабушек бумажных
(и с ними иже всех, кто будет стар)
Когда они форсируют отважно
Бурлящий после ливня тротуар.
Когда они плывут в людском потоке,
Не слышащем, не видящем ни зги,
Убереги пергаментные щёки,
Их шелестящий шаг убереги.
На мокрой, скользкой, как стекло, брусчатке
Листов опавших вдоволь настели,
Вложи им силы в сухонькие лапки,
Уменьши притяжение земли,
Притормози Пежо, чтоб не обрызгал,
Развей туман густой, как молоко.
Им до Тебя добраться - близко-близко.
До булочной треклятой далеко.
Инга Сташевская
Скрипит под нею старая кровать.
Кто знает глубину ее тоски?..
Старухе скоро - девяносто пять.
Она торгует шерстью и шитьем
На придорожном рынке у моста,
И если напрямик, сквозь бурелом,
То до него обычная верста.
Старуха вяжет. Может быть, продаст...
Невестка варит яблочный компот.
Мяукает голодный "Гондурас" -
Зачуханный, бесхвостый черный кот.
Невестка злится. Вновь... не с той ноги.
(Старуху вязко пробирает дрожь).
"Бои-ишься? Ведьма! Дай пожить другим,
Ты и до ста, наверно, доживешь."
Старуха вяжет. Катится слеза.
(Утерла незаметно рукавом)
Потом взглянула вверх, на образа,
На небо, загрязненное окном.
А до икон достать - длина руки...
А до небес - обычная верста...
Старуха вяжет зимние носки,
Она не хочет, Господи, до ста...
Светлана Чернышова
Храни Господь двух бабушек бумажных
(и с ними иже всех, кто будет стар)
Когда они форсируют отважно
Бурлящий после ливня тротуар.
Когда они плывут в людском потоке,
Не слышащем, не видящем ни зги,
Убереги пергаментные щёки,
Их шелестящий шаг убереги.
На мокрой, скользкой, как стекло, брусчатке
Листов опавших вдоволь настели,
Вложи им силы в сухонькие лапки,
Уменьши притяжение земли,
Притормози Пежо, чтоб не обрызгал,
Развей туман густой, как молоко.
Им до Тебя добраться - близко-близко.
До булочной треклятой далеко.
Инга Сташевская
Вновь её голос в трубке - приезжай, поговорим,
Дескать, скучаю, давно не виделись и т.д.
( И дрожит струна, взводят курок (раз-два-три),
Пепел Содома падает на Эдем).
Конечно, приеду. Деваться некуда - всё же мать,
Не сбежать ( развестись и забыть - не муж),
Конечно, было бы проще - строкой письма,
И ни марки, ни адреса чтоб письму.
Приеду, шепотом - точнее - просто приду,
Ведь за углом и бываю там каждый день.
И услышу с порога (как всегда!), что я дура из дур.
И всё у меня абсолютно иначе, чем у людей.
И, опять - что говорят про меня, где и когда,
И тетя Маня, и - кузина Этель,
А я буду смотреть в потолок, так смотрят назад,
Считая столбы в убегающей пустоте.
И под ровный гул привычно-знакомых слов
Я помолюсь за Маню...в который раз...
Пусть ей будет там, где она сейчас, тепло,
Бездетная злыдня, но маме была - сестра.
Кузина Этель моет в больнице полы,
Зато в Нью-Йорке ( дурдом - он дурдом везде),
Замужем! ( муж зануден сильно и лыс,
Но дело не в этом, а в том, что я - не у дел.)
Часы на стене - почему-то совсем не ползут
Противные стрелки!...Внезапная тишина -
Она дрожащей рукой вытирает слезу,
И - последняя фраза - "Ведь ты у меня - одна! -
Ложится - камнем, точнее, последним штрихом,
Стежком в полотне, картине осеннего дня.
И, кутая горло связанным ею шарфом
Думать - одна... как и ты - одна у меня.