Но что поделать, я действительно пользуюсь
магазинчиками в подземных переходах.
Дешевые вещи, сшитые Кыргызстаном на российских фабриках, из хорошего турецкого хлопка и из прекрасной турецкой вискозы (говорю профессионально, как бывший легковик), вполне удовлетворяют мои требования к домашнему и дачному гардеробу.
Одеть их вне дома трудно только потому, что партии товара, загружаемые братской державой в столичные подземные переходы, не поддаются исчислению.
Невозможно купить маечку, чтобы не увидеть по дороге к метро штук пятнадцать таких же.
Но теперь все, мой нетребовательный вкус придется оттачивать в дорогих магазинах и в значительно меньших масштабах.
Палатки закрывают с первого числа.
Смысл этого действа мне непонятен, видимо борются с черным налом и подпольным производством.
В центре возле моей работы уже побороли полтора года назад и все это время там вместо чистых ярко освещенных магазинчиков и отмытого подземного перехода, бомжи, моча и нищие, которых я знаю в лицо не один год и которым мордатые молодые люди приносят еду из ближайшего ресторанчика.
Но я знаю в лицо не только нищих.
Я знаю и теток, торгующих в переходе у моего дома.
Когда идешь с работы и от
И они тебе улыбку и здрасссте.
Бартер.
Сейчас они мрачнее тучи, понятно, остаются без работы.
Симпатичная женщина под сорок продает платки и шляпы ( я все безрезультатно пытаюсь выпасть из ильичевской кепки и вписаться в шляпу), сидя на ящике, застеленном платком, говорит мне вчера, - расстаемся мы с вами, не знаю, что буду делать, в Пензе родители и дочь 12 лет, наверное пойду работать по специальности.
Я, несколько оторопев спрашиваю, а какая у вас специальность?
Отвечает - провизор.
Я, не моргнув - а почему раньше не пошли?
И тут она, мягко улыбнувшись моей наивности, отвечает, куда ж я отсюда пойду и зачем, переход ведь затягивает.
Затягивает, перспрашиваю я, всеми силами стараясь удержать мимику.
Ну конечно, тут хорошо, одна, начальства нет, только вечером приезжает за выручкой. Деньги получаешь каждый день. Если хочешь, всегда можно прикрыть минут на пятнадцать, сбегать покурить и туалет здесь рядом в поликлинике.
Приехали. Мечты о райской жизни сбылись.
Уже писала, что и скукожившийся рынок у нас есть, стройматериалы, тряпки и мой любимый цветочный магазин с бывшим штурманом, а теперь его владельцем.
В одной из палаток с одеждой пожилой армянин с сыном. Отец на моих глазах (лет, наверное пятнадцать) стареет, да и парень не молодеет.
Когда-то отец, продавая мне турецкую самолично привезенную куртку, рассказал, что он инженер-строитель, приехал из Баку в начале девяностых, купил тут квартиру. Сын закончил Мориса Тореза, переводчик, но вот работать по специальности не стал, рынок затянул.
Я всегда здороваюсь с ними, когда иду мимо.
Несколько лет назад отец попросил меня зайти вовнутрь, на шатком столике лежала выписка из диплома.
Вот, посмотрите, как сын учился, красный диплом.
Сидит он в сырости и грязи палатки и смотрит на пятерки своего мальчика.
Старика уже не видно, а парень, вернее дядя, все пятнадцать лет, сидя у палатки играет в нарды.
Сколько их затянуло за эти годы, затянуло ленивое сиденье на рынках в отсутствие покупателей, в подземных переходах, в элитных бутиках, совершающих хищный бросок на редкого смотрящего, а не покупающего, в огромных офисах, играющих в нарды на бесчисленных мониторах.
Пожалуй побольше будет, чем в советских НИИ.