Николай Андреев
50 лет назад умерла Анна Ахматова.
Несколько вспомнившихся фактов.
Ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России», – предсказал Мандельштам ещё в 1916 году. Предсказание сбылось. Хотя были длительные периоды, когда про неё помнили единицы.
Когда в 1959 году Твардовскому предложили напечатать подборку стихов Ахматовой, он удивился: «Разве она ещё жива?
Какой-то шальной юноша пробился к Ахматовой в больницу, где она лежала с третьим инфарктом. Пришёл спросить, кто лучше – Пастернак, Мандельштам или Цветаева. Анна Андреевна ответила: «Мы должны быть счастливы, что жили в одно время с тремя великими поэтами. Не надо делать чучело из одного, чтобы побивать других».
50 лет назад умерла Анна Ахматова.
Несколько вспомнившихся фактов.
Ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России», – предсказал Мандельштам ещё в 1916 году. Предсказание сбылось. Хотя были длительные периоды, когда про неё помнили единицы.
Когда в 1959 году Твардовскому предложили напечатать подборку стихов Ахматовой, он удивился: «Разве она ещё жива?
Какой-то шальной юноша пробился к Ахматовой в больницу, где она лежала с третьим инфарктом. Пришёл спросить, кто лучше – Пастернак, Мандельштам или Цветаева. Анна Андреевна ответила: «Мы должны быть счастливы, что жили в одно время с тремя великими поэтами. Не надо делать чучело из одного, чтобы побивать других».
Слава Анне Андреевне нравилась, а скорее – развлекала. Любила показывать вырезки из прессы – статьи, стихи в переводе на иностранные языки, всё, что окружает славу.
Приехала из Рима: «Нигде нет читателей стихов, кроме как в России. Там тиражи поэзии – триста штук. А читателей на всю страну – тысяч пять».
К Сталину у Ахматовой был интерес великий. И даже вела что-то вроде диалога ним, как у Пушкина с царём. Ощущение, что Сталин с ней тягался. Сталин, увидев, что зал поднялся, приветствуя Ахматову на сцене, спросил: «Кто организовал вставание?» Вставать могли только, когда он появлялся. Не в этом ли причина разгромного постановления ЦК по Ахматовой и Зощенко. Сталин знал, куда бить, он бил по мечте о свободе.
Как у Ахматовой появилась знаменитая шаль.
В эвакуации в Ташкенте Анна Андреевна дружила с Еленой Сергеевной Булгаковой. Её сын Сергей Шиловский был женат на красивой молодой латышке Дзидре. Ахматова должна была выступать со стихами, а у неё только чёрное, заношенное до ветхости платье. У Дзидры были заграничные шмотки – её отец дипломат привёз. И она с Еленой Сергеевной пошла на барахолку, выменяли на что-то белую шёлковую шаль. Анна Андреевна накинула её на старое платье, и сразу приобрела торжественный, величественный вид. В этой шали она снята с Пастернаком. И в этой шали она выступала в конце войны в Колоном зале, тогда-то Сталин грозно спросил: «Кто организовал вставание?»
Ахматова жила в знаменитом Фонтанном доме. Там располагался и Институт Арктики. Режим был пропускной и ей выдали пропуск: «№44. Ахматова Анна Андреевна. Должность – жилец».
Ахматова в разные годы жила в разны комнатах. То часть квартиры опечатывалась после арестов, то нечем было топить и жить приходилось там, где теплее, то Пуниных уплотняли.
На одной из комнат, в которой она жила, была табличка: «Лаборатория холода».
У Ахматовой единственный акростих:
Бывало, я с утра молчу
О том, что сон мне пел.
Румяной розе и лучу
И мне – один удел.
С покатых гор ползут снега,
А я белей, чем снег,
Но сладко снятся берега
Разливных мутных рек.
Еловой рощи свежий шум
Покойнее рассветных дум.
1916
Анреп навсегда уехал в Англию. Стал художником, делал мозаики. Когда мы были в Лондоне, то друзья-англичане сказали: «Обязательно посмотрите на полу в Британском музее мозаику Анрепа – это Анна Ахматова». Нам не понравилось, что мозаика на полу – люди равнодушно ступали по ней.
Анреп и Ахматова увиделись через полвека – она в 1965 году возвращалась из Оксфорда через Париж. О встрече у него в воспоминаниях. Трогательно.
Давид Самойлов о похоронах:
«Ахматова умерла в конце зимы 1966 года, в неуютную пору.
Мы с трудом отыскали двор анатомички института Склифосовского. В небольшой комнатенке при морге должна была состояться гражданская панихида. Тело Ахматовой не было допущено в Центральный Дом литераторов.
Две сотни людей, знакомых друг с другом, прошли мимо её гроба. Тарковский, волнуясь, произнёс короткую речь с крыльца больничного морга. Говорил Ефим Эткинд.
Ахматова была названа великим русским поэтом.
Гроб с её телом повезли на аэродром, чтобы отправить в Ленинград. Кучка людей медленно разошлась.
Небольшой официальный некролог известил население России о кончине последнего великого поэта".
И из дневника Лидии Корнеевны Чуковской:
«27 февраля 1966. Звонила Анна Андреевна. Длинный разговор о первом томе Сочинений. Собственно, не разговор, а монолог. Я, лежа, успела уже проштудировать том и составила: 1) длинный список замеченных мною ошибок и 2) вопросы свои к Ахматовой – даты, тексты и пр. Общее впечатление у меня двойственное: радуешься «Реквиему» и т. п., огорчаешься неряшеством, путаницей, полузнайством, опечатками. Но все это не для телефонного разговора, все это я откладываю до нашей встречи.
– Не книга, а полуфабрикат, – говорит Анна Андреевна. – Не книга, а гранки или вёрстка. Её всю надо выправить красными чернилами и послать редакторам. Я так и сделаю. Всё перепутано. А ещё претендуют на академичность! В довершение бедствия, вставлено множество моих стихов, которые я не разрешала публиковать сознательно, потому что это плохие стихи… Приходите скорее! Я уверена, что вы во всём согласны со мной. Поправляйтесь!»
Это был их последний разговор.
Передать речь Ахматовой может только один человек – Лидия Корнеевна. Её дневник – самое важное, что написано об Ахматовой.
Приехала из Рима: «Нигде нет читателей стихов, кроме как в России. Там тиражи поэзии – триста штук. А читателей на всю страну – тысяч пять».
К Сталину у Ахматовой был интерес великий. И даже вела что-то вроде диалога ним, как у Пушкина с царём. Ощущение, что Сталин с ней тягался. Сталин, увидев, что зал поднялся, приветствуя Ахматову на сцене, спросил: «Кто организовал вставание?» Вставать могли только, когда он появлялся. Не в этом ли причина разгромного постановления ЦК по Ахматовой и Зощенко. Сталин знал, куда бить, он бил по мечте о свободе.
Как у Ахматовой появилась знаменитая шаль.
В эвакуации в Ташкенте Анна Андреевна дружила с Еленой Сергеевной Булгаковой. Её сын Сергей Шиловский был женат на красивой молодой латышке Дзидре. Ахматова должна была выступать со стихами, а у неё только чёрное, заношенное до ветхости платье. У Дзидры были заграничные шмотки – её отец дипломат привёз. И она с Еленой Сергеевной пошла на барахолку, выменяли на что-то белую шёлковую шаль. Анна Андреевна накинула её на старое платье, и сразу приобрела торжественный, величественный вид. В этой шали она снята с Пастернаком. И в этой шали она выступала в конце войны в Колоном зале, тогда-то Сталин грозно спросил: «Кто организовал вставание?»
Ахматова жила в знаменитом Фонтанном доме. Там располагался и Институт Арктики. Режим был пропускной и ей выдали пропуск: «№44. Ахматова Анна Андреевна. Должность – жилец».
Ахматова в разные годы жила в разны комнатах. То часть квартиры опечатывалась после арестов, то нечем было топить и жить приходилось там, где теплее, то Пуниных уплотняли.
На одной из комнат, в которой она жила, была табличка: «Лаборатория холода».
У Ахматовой единственный акростих:
Бывало, я с утра молчу
О том, что сон мне пел.
Румяной розе и лучу
И мне – один удел.
С покатых гор ползут снега,
А я белей, чем снег,
Но сладко снятся берега
Разливных мутных рек.
Еловой рощи свежий шум
Покойнее рассветных дум.
1916
Анреп навсегда уехал в Англию. Стал художником, делал мозаики. Когда мы были в Лондоне, то друзья-англичане сказали: «Обязательно посмотрите на полу в Британском музее мозаику Анрепа – это Анна Ахматова». Нам не понравилось, что мозаика на полу – люди равнодушно ступали по ней.
Анреп и Ахматова увиделись через полвека – она в 1965 году возвращалась из Оксфорда через Париж. О встрече у него в воспоминаниях. Трогательно.
Давид Самойлов о похоронах:
«Ахматова умерла в конце зимы 1966 года, в неуютную пору.
Мы с трудом отыскали двор анатомички института Склифосовского. В небольшой комнатенке при морге должна была состояться гражданская панихида. Тело Ахматовой не было допущено в Центральный Дом литераторов.
Две сотни людей, знакомых друг с другом, прошли мимо её гроба. Тарковский, волнуясь, произнёс короткую речь с крыльца больничного морга. Говорил Ефим Эткинд.
Ахматова была названа великим русским поэтом.
Гроб с её телом повезли на аэродром, чтобы отправить в Ленинград. Кучка людей медленно разошлась.
Небольшой официальный некролог известил население России о кончине последнего великого поэта".
И из дневника Лидии Корнеевны Чуковской:
«27 февраля 1966. Звонила Анна Андреевна. Длинный разговор о первом томе Сочинений. Собственно, не разговор, а монолог. Я, лежа, успела уже проштудировать том и составила: 1) длинный список замеченных мною ошибок и 2) вопросы свои к Ахматовой – даты, тексты и пр. Общее впечатление у меня двойственное: радуешься «Реквиему» и т. п., огорчаешься неряшеством, путаницей, полузнайством, опечатками. Но все это не для телефонного разговора, все это я откладываю до нашей встречи.
– Не книга, а полуфабрикат, – говорит Анна Андреевна. – Не книга, а гранки или вёрстка. Её всю надо выправить красными чернилами и послать редакторам. Я так и сделаю. Всё перепутано. А ещё претендуют на академичность! В довершение бедствия, вставлено множество моих стихов, которые я не разрешала публиковать сознательно, потому что это плохие стихи… Приходите скорее! Я уверена, что вы во всём согласны со мной. Поправляйтесь!»
Это был их последний разговор.
Передать речь Ахматовой может только один человек – Лидия Корнеевна. Её дневник – самое важное, что написано об Ахматовой.