Как возникают,
так и исчезают, прилив приносит воспоминания о юности, отлив оставляет недолговечную рябь.
Вот и на днях меня окликнул на фейсбуке старый знакомый, когда-то мы семьями приятельствовали, мы были совсем молоды, они старше, но как-то это не мешало, тем более, что их поздний ребенок был ровесником нашему раннему.
Окликнул и тем самым вытянул на поверхность свою историю, историю, поразившую меня в мои восемнадцать, когда мы познакомились, историю вызывающую у меня преклонение.
Он одесит, был совсем маленьким перед войной, когда вошли немцы, мать взяла чемодан и его за руку.
Его отвела к друзьям, а сама с чемоданом пошла на сборный пункт.
Больше он ее не видел.
Его спрятали, все время окупации он не выходил из подвала, его жена этим объясняла его некоторую субтильность, но и в этом же видела причину тонкой одухотворенности его лица.
Он действительно невысок, очень хорошо сложен и действительно красив.
Но это было позже.
У его матери была подруга в Москве, они с мужем были артистами театра Образцова, всю жизнь, до самого конца семидесятых-восьмидесятых.
Когда освободили Одессу, она, как шутила жена героя моего рассказа, въехала в Одессу на белом коне впереди советских войск.
Шутки шутками, но она действительно, правдами и неправдами добыв пропуск, оказалась там в первые дни освобождения.
Оказалась и стала искать.
Нашла ребенка не сразу, но нашла и увезла в Москву и его и его документы.
Жили они в одной комнате на Петровке в большой коммуналке, там его и вырастили.
Они его не усыновляли, в память о его погибшем на фронте отце и о его видимо расстрелянной матери, он всегда носит свою фамилию.
Не усыновляли, но воспитали, он был их сыном, их единственным сыном.
И сыном он был очень хорошим, до конца.
Они похоронены недалеко от моей свекрови, я обычно иду мимо их, что греха таить, запущенной могилы.
И всегда притормаживаю, мысленно кланяюсь, иногда убираю пару упавших веток или кем-то брошенную пластиковую бутылку.
Я знала их и всегда, глядя на них думала, какой душой надо обладать, какой добротой и какой порядочностью, чтобы вот так с естественной душевной гармонией выполнить свой дружеский долг, долг перед подругой юности.
