20.05.2019
О том, как в 1950–1960-е жили в районе Донских улиц, Ленинского проспекта (тогда Большая Калужская улица), парка Горького и Нескучного сада, о шестидневной рабочей неделе, магазине «КырПыр», репрессиях и армянских коньяках на розлив рассказывает 68-летний житель Донской улицы Владимир Торгов.
Дом
Родился я в Москве в 1950 году в семье ученых-химиков, работавших в Институте органической химии (ИОХ). Я был вторым ребенком (брат Юра был старше меня на 19 лет и появился на свет задолго до войны). Жили мы по адресу Донская улица, 13. До революции это был странноприимный (устаревшее обозначение богадельни, больницы-приюта для нищих и калек. — «Москвич Mag») дом при Донском монастыре, где останавливались паломники.
Добротный, построенный из огромных бревен, с подвалом и мансардой. Внутри дом делил надвое длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались комнаты с высокими, больше 4,5 метра, потолками и русской печкой. В каждой жила семья. Такая комната с печкой была и у нас. Для печного отопления нужны дрова, и они хранились в сарайчиках во дворе. Зимой, когда много снега лежало на крышах сараев, дети там бегали и играли. Иногда насыпали большую снежную гору и катались с нее.
Горячей воды не было, мыться всей семьей по субботам ездили на трамвае в Донские бани.
Магазины
Ближайший к дому магазин — булочная. Собственно, это был лишь фургон для перевозки хлеба, без колес и кабины. Сюда дважды в день привозили горячий хлеб, к этому времени уже собирался народ и быстро все раскупал. Помню, как возвращался домой, откусывая от теплой «Городской» булки за семь копеек.
В построенном Щусевым в 1939 году доме №13 по Большой Калужской улице (сейчас Ленинский проспект) было аспирантское общежитие, в другой его части жили профессура и известные ученые, в том числе семья академика Капицы. Здесь же располагался солидный продовольственный магазин. В этом магазине во время войны отоваривались карточки работников завода «Красный пролетарий», поэтому местные жители его прозвали «КырПыр». В этом же доме на углу Выставочного переулка (сейчас улица Академика Петровского) был чудесный винный магазин «Арарат», где грузинские вина и армянские коньяки продавались и в бутылках, и на розлив. Надо ли говорить, что аспиранты винный очень уважали.
Дети
Детей в доме было много. В соседний двор мы не ходили, чужакам могли и навалять. Нравы на Донской улице были суровые, здесь жили в основном рабочие близлежащих заводов «Красный пролетарий», Московского карбюраторного и станкостроительного имени Серго Орджоникидзе (он располагался в 5-м Донском проезде, улица Орджоникидзе появилась только в 1966 году).
Помню, детвора шла смотреть крестный ход на Пасху в красный храм Ризоположения на Донской. Эта церковь по какой-то случайности в советское время не закрылась. В народе ее называли церковью Брата и Сестры, в честь легенды о влюбленных, которые не знали, что они брат и сестра, и когда их венчали в церкви, венцы взлетели вверх и зацепились за крест. Мы смотрели, как они там висят.
В сад я не ходил, мама не работала после моего рождения, но до школы я ходил в группу детей «академического» дома №13. Дошкольники встречались у одной из квартир (очередность устанавливалась), где потом и обедали, и отправлялись в сопровождении воспитательницы гулять в Нескучный сад и парк Горького. За парками ухаживала целая толпа работников, все дорожки были посыпаны битым кирпичом, в пруду плавали лебеди и был изумительной красоты розарий, а осенью листва аккуратно собиралась в специальные мусороуборочные машины. После обеда либо снова шли гулять, либо оставались играть в квартире. Первые две школы я помню смутно, а классе в четвертом меня мама перевела в школу №5 во дворе того же 13-го дома, так как решила, что там лучше контингент и преподаватели.
И действительно, у нас в классе учились внуки Капицы, внучка академика Минца, внучка Балаховского. Но, главное, там я познакомился со своим другом Кириллом.
Семейные тайны
Из близкой родни в детстве я знал только своего дедушку, маминого папу Николая Сергеевича. Судьба была к нему милостива, он избежал репрессий, работал то на железной дороге, то лесничим и старость доживал у своей дочери. Мне было восемь лет, когда он умер. Дед сам пошел в 1-ю Градскую, чтобы поставить новокаиновую блокаду (у него были острый тромбофлебит и язвы на ногах), после чего у него остановилось сердце.
Про судьбу других своих родственников я довольно долго ничего не знал. Только в 1964 году, когда мы с папой поехали в отпуск в Сибирь, в Нижнеудинск, он рассказал, что мой дед был царским офицером, сражался в Добровольческой армии и погиб при взятии Казани красными. Его жена, чтобы спасти своего единственного ребенка, моего отца, сожгла все документы и затаилась на несколько лет в сибирской глубинке, в Нижнеудинске, куда мы ехали. Узнал я тогда, что отца дважды арестовывали по нелепым обвинениям, и почти полтора года он провел по тюрьмам, но был отпущен, что моя бабушка не вынесла разлуки и умерла перед войной, не дожив нескольких дней до возвращения сына. В 1980-х, когда уже можно было не бояться, что происхождение навредит его семье и ему самому, уже всемирно известному ученому, отец начал писать мемуары.
О том, что в тюрьме сидели моя мама и ее первый муж (который там сошел с ума от допросов и погиб), я узнал еще позже. Для мамы пребывание в тюрьме, по всей видимости, тоже было очень травматичным и серьезно повлияло на ее характер.
Еда
Мама научилась от своей бабушки, которая была родом из Мюнхена, рецептам добротной немецкой кухни. Она совершенно потрясающе готовила гуся с тушенной квашеной капустой. Такую вкусноту мне потом довелось попробовать лишь однажды, в Германии. Иногда, по большим праздникам, запекалась свиная нога, которая предварительно обмазывалась размоченным черным хлебом. Когда рулька вынималась из духовки, ей полагалось какое-то время отстояться.
Зато и свинина, и сама эта хлебная корка получались фантастического вкуса. На сладкое мама делала боберт, или буберт — потрясающе вкусный десерт, похожий на заварной крем, который выливался на блюдо в горячем виде, где и застывал. К нему прилагался кисель. Папа всегда старался обедать дома, благо мы жили в пешей доступности от института.
Выходные
Была шестидневная рабочая неделя, папа к тому же еще писал докторскую диссертацию, поэтому мы всей семьей полноценно общались только в воскресенье. И каждое воскресенье, невзирая на погоду, мы ехали втроем гулять во Внуковский лес на автобусе. Доезжали до поворота на аэропорт, переходили шоссе и шли в лес. Кое-где прятались остатки давно разрушенных старинных усадеб. Любопытно было в поле натыкаться на парадные подъездные липовые аллеи или, проходя по деревням, встречать заросшие каскадные пруды.
Народа гуляло там мало, а места были удивительные, прекрасные. Местные жители рассказывали, что до появления Внуковского аэропорта деревни юго-запада Москвы снабжали столицу огурцами и гречкой, но со строительством аэропорта молодежь пошла туда работать и сельское хозяйство загнулось.
Зимой мы по воскресеньям ходили на лыжах. Когда выпадал снег, то Дом ученых снимал по разным железным дорогам, отходящим от Москвы, жилые дома в дачных поселках, куда можно было приехать одним днем, оставить вещи и припасы и уйти кататься.
Когда у нас появилась машина «Москвич» (ИЭ 88-68, ее водил мой брат, мама получила права, но боялась грузовиков и не ездила за рулем), то летом собиралась компания родительских друзей-автомобилистов и мы ехали туда, где вода и лес.
Большая Калужская улица от Калужской площади, на которой находился трамвайный круг, до Окружной железной дороги, где приезжих встречали, распахивая руки, два дома Жолтовского (сейчас здесь площадь Гагарина), была покрыта асфальтом, который при выезде из Москвы пропадал, и оставшуюся дорогу пассажиры буквально ощущали попой, пересчитывая все выбоины и колдобины.
В 1960 году родителям дали отдельную квартиру в ДНР (новом доме научных работников) на пересечении улицы Дмитрия Ульянова и Ленинского проспекта, где был магазин «Кукуруза». После того как Никиту Сергеевича сняли, несколько дней над входом в магазин горели только буквы Ку-Ку. После нашего отъезда в старом доме провели газ, во всем здании сделали ремонт и… через год его сломали.
С фотографиями:
https://moskvichmag.ru/staraya-moskva-v-1950-e-nravy-na-donskoj-ulitse-byli-surovye/