Александр Грабарь
* * *
На столике резном играла радиола,
И вечер наступал, как двести лет назад,
И, жёлтую звезду надев поверх камзола,
Принц Датский выходил понюхать розы в сад.
Он озирал сады подвластных территорий
И дали созерцал в таинственном дыму,
Там на трубе играл романсы крематорий:
– Мол, милости прошу, мир дому твоему.
Ну что же, Датский принц, на Вас пока не каплет,
Но скоро Ваш черёд, Вам начинать игру,
Придётся выбирать из одного, мой Гамлет,
Рубиновую кровь и красную икру.
Придётся выбирать размером или весом,
И так вот без конца, пора, мой принц, пора,
Но все наши пути опять ведут в Освенцим,
Там нынче, говорят, весёлая игра.
На столике резном играет радиола,
И рядом за кустом рыдают соловьи,
И, жёлтую звезду надев поверх камзола,
Идёт он снова в сад, такая селяви.
Он жаждет красоты в сомненьях и томленьях,
Он держит на столе скоропостижный бюст,
Со стен глядят из рам Наполеон и Ленин,
И Маркс, и Робеспьер, полны идей и чувств.
Он держит их затем, что Дания в упадке,
И выхода-то нет, найти хотя бы вход,
По младости носить крамольные заплатки,
Но где же здесь пример для будущих сирот.
В чём смысл объявлять бессрочный мораторий,
Желая обратить сознанье в бытиё.
А где-то на трубе играет крематорий:
– Мол, счастье и покой, мол, каждому своё.
Мол всё ещё пройдёт, и годы пронесутся,
Останется в веках их почерневший след.
Ну, скажем, ты еврей – тогда сиди, не суйся,
На принцев же пока инструкций вроде нет.
А в чём его беда? Ни в чём. Проблемы пола,
Вина, очередей опять знобят страну.
На столике в окне играла радиола,
И кто-то вдалеке вновь трогает струну.
И кто-то в микрофон вновь заунывно плачет
Про чью-то и ничью абстрактную беду.
А в выцветшем саду стоит красивый мальчик
И смотрит в небеса, и видит там звезду.
Спасибо