Борис Херсонский
Вот и голос пресекся. Голос пресекся. Грудь
(ссылка на Тютчева) пуста как лютеранский храм.
Высокие стены не могут ни выдохнуть, ни вдохнуть.
Вера в последний раз, собираясь в путь,
(ссылка на Тютчева) хлам пакует – с грехом пополам.
Это – начало марта. Корочкой слюдяной
С утра затянуло лужи. Позже поверхностный слой
земли прогревается. Проглядывает трава
прошловечная — сквозь прошловечный снег
серый, последний. И, вместе с ней,
уцелевшей травой, проясняется синева.
Как будто партия (наш рулевой)
запустила над головой
спутник с двумя собачками. Ты стоишь сам не свой.
Скоро каникулы. Мама еще жива.
Как будто не стерся номер трехзначный, что на руке
в очереди написан химическим карандашом.
Твой порядковый номер. На хлебе и молоке
выросло поколение, подсмотревшее, как на реке
прекрасные комсомолки купаются голяком,
дополнявшее пиво и водку атропином и шмурдяком.
Выросло поколение, прочитавшее между строк
газеты «Правда», «Известия», отмотавшее срок
в очередях, закаленное в Армии, СКБ
равномерно распределенное по общенародной судьбе.
Их били коленом по яйцам менты, сержанты, деды.
Братался русский с китайцем. Выныривал из воды
крепкий, пригожий Мао. Карла Марла тряс бородой.
И снег, и ветер – все мало. И Ленин – такой молодой.
Я тоже пел эти песни. Я – навечно в строю
плечом к плечу с чужаками, в не снившемся нам раю,
где нет ни берез, ни рябины, ни шпионов, ни часовых
у последнего мавзолея, где с каждым годом труднее
лежа в хрустальном гробу оставаться в живее-живых.
2006