10. Бульвары, парки, зрелища.
В 1919 году я впервые поднялся на крышу самого высокого московского дома. Этот дом и сейчас стоит в самом первоначальном виде в Б. Гнездиковском переулке, что у Пушкинской площади, на одной из самых высоких точек Москвы. Дом этот 9-ти этажный, этажи по современным понятием очень высокие. Его внутренняя планировка совершенно необычная для того времени: он построен по коридорной системе и имеет однокомнатные квартиры с малюсенькими кухнями. Комнаты большие, с альковом.
Интересна история этого дома. Он принадлежал владельцу Нирензее, продавшему его банкиру-аферисту по прозвищу Митька Рубинштейн, а тот по каким-то соображениям подарил его (так говорили) царскому фовариту-проходимцу Распутину. В подвале этого дома находился небольшой театр-кабаре "Летучая мышь", организованный талантливым актером Балиевым, работавшим до этого во МХАТе, а после эмигрировавшим в начале революции за границу. Театр охотно посещался буржуазией, в особенности нуворишами. В последствии в его помещении начал работать цыганский театр "Ромен".
Крыша этого дома была плоской и пользовалась для открытого ресторана, имевшего и закрытый павильон, на котором возвышалась дымовая труба в виде квадратной башни с площадкой наверху, вроде капитанского мостика. Высота ее соответствовала 12-му этажу.
После революции, еще до НЭПа, рассеялись как дым буржуи и им подобные, исчезли все кабаре, ресторан был закрыт и дом перешел в собственность Моссовета.
Знакомый киномеханик, бывавший в этом доме, пригласил меня в летний солнечный день 1920 года посмотреть в бинокль на Москву с "птичьего полета" и привел на верхнюю площадку, т.е. на высоту 12-го этажа, в то время самую высокую обзорную площадку Москвы, если не считать колокольню Ивана Великого.
Выросший в этом районе и не ожидавший увидеть что-нибудь особенно новое, я был поражен открывшемся зрелищем. Москва лежала как на ладони, весь горизонт кругом был в дымке лесов и полей, разве только на юго-востоке виднелись на самом горизонте завод Гужона (теперь "Серп и молот") и Дангауэровская слобода. Несмотря на то, что озелененными считались только бульвары и содовое кольцо, зелень была видна всюду: в многочисленных церковных дворах и во двориках особняков и многих старинных домов. Хищники-домовладельцы еще не успели все повырубить и застроить доходными домами.
Внизу под ногами пролегал прямой, как стрела, Тверской бульвар с казавшимся маленьким памятником Пушкину. Трамвайного движения в тот год из-за нехватки электроэнергии не было. Извозчиков тоже не было - лошади либо околели с голоду, либо их пустили на конину, а если сколько-нибудь и осталось на весь город, то в этот момент их не было видно. Прохожих тоже почти не было.
Улицы с высоты казались удивительно чистыми, вопреки действительности. Несмотря на то, что в годы войны и революции железные крыши не красились и многие стояли ржавыми, город выглядел красавцем таким, каким его никогда не увидишь с земли. Он лежал подо мной, вызывая чувство радости, красоты и душевного подъема. С тех пор прошло более полувека, но эта картинка стоит передо мной так ясно, как вчерашний день.
Но спустимся с высоты на землю, на тот же Тверской бульвар и посмотрим, как он выглядел за 7-8 лет до этого дня.
Тверской бульвар задавал тон всем остальным бульварам Москвы. По обеим его сторонам вытянулись в линию старинные и современные особняки, а у Никитских ворот высилось несколько5-6-ти этажных домов, с дорогими буржуазными квартирами. На месте памятника Тимирязеву стоял трехэтажный дом, сгоревший дотла в Октябрьские дни 917 года.
На бульваре находился дом градоначальника, с одного конца бульвара проходила Тверская с ее большим движением и разношерстной публикой, с другого конца академическая Б.Никитская и Малая Бронная улицы, с проживающими в большом числе студентами. Памятник Пушкину стоял на самом бульваре, а на том месте, где он стоит сейчас, находилась колокольня Страстного монастыря.
Само положение Тверского бульвара определяют особый состав его посетителей, характер и ритм жизни, протекавший на его аллеях. С утра на бульваре появлялись дети с мамами, няньками или гувернантками - в зависимости от социального положения. Позже - дамы с собачками, часто в сопровождении офицеров или мужчин с тросточками в руке. После полудня - гимназисты и учащиеся других средних учебных заведений, студенты. Иногда можно было видеть старичков – отставных военных в шинелях с пелеринками, времен Александра II. Часа в 3-4 все чаще попадались мужчины солидной внешности, идущие парами не спеша, вдоль бульвара, с видом обсуждающих серьезные вопросы. Кормилицы, одетые как боярыни, шли по две или по три рядом, толкая впереди себя плетеные коляски с младенцами и не обращая внимания на их поведение, пока детально не будут обсуждены поступки их хозяев. Этим же вопросом были заняты и няньки, сидевшие на скамейках, около которых гоняли обручи и играли в песочек их подопечные. Только на бульварах няни могли повидаться и поговорить друг с другом - дома они были заняты с раннего утра допоздна и каждую неделю их отпускали "со двора".
Часам к 6-7 вечера состав публики на бульваре менялся. В деревянной ракушке-эстраде, стоявшей против Богословского переулка, рассаживался военный духовой оркестр под управлением бравого капельмейстера. Против эстрады устанавливались складные стулья, за пользование которыми взималась плата не то 3, не то 5 копеек, собираемая старичком сторожем с сумкой и билетиками, как у трамвайного кондуктора. Бульварные сторожа (их было несколько человек, следивших за чистотой и порядком) куда-то исчезали, зато появлялись городовые и дежурный околоточный надзиратель. Появлялось много молодых людей типа приказчиков с дешевыми металлическими тросточками и девушек типа модисток, портных и горничных. Последних, легко было узнать по склонности грызть семечки. Начиналось завязывание знакомств. К этому же кругу тяготели гимназисты и реалисты их старших классов в лихо изломанных фуражках. Появлялись и солдаты, среди них иногда и сумские гусары в красных шароварах, голубых мундирах с белыми шнурами и в сапогах с кокардами на ботфортах. Эти пользовались особым вниманием. Студенты чувствовали себя как дома и были не прочь разыграть городового.
К вечеру картина такая. Темнеет. Зажигаются не многочисленные и не яркие фонари. Гремит полковая музыка. Солидная публика исчезла, разве несколько человек остались на стульях и слушают музыку. В небольшой будке поблизости раздается смех - это на силомере пробуют свою силу приказчики и над слабосильными смеются стоящие рядом девицы. И так, до позднего вечера, с наступлением, которого остаются только прохожие с нетвердой походкой, девицы легкого поведения и молодые люди, занятые решением проблемы "шерше ля фемм".
.
На других бульварах было потише. Оркестр, как помню, был еще только на Чистых прудах. Зелень на бульварах была чахлая, цветов мало. Газоны были огорожены деревянными заборчиками из наклонных круглых палочек, воткнутых в землю и перевязанных друг с другом. Большие широкие бульвары с тенистыми аллеями были: Новинский (ул. Чайковского), Смоленский и Зубовский - все на Садовом кольце, да еще Нарышкинский, Александровский сад выглядели так же, как и теперь, но грязнее и хороших клумб не было.
Публичных парков в Москве почти не было, хотя имелись крупные хорошие парки при институтах, закрытых учебных заведениях и больницах. Роль публичных парков с открытым для всех входом выполняли: Петровский парк с круговой аллеей для экипажей, находившихся на месте нынешнего стадиона "Динамо", с рестораном в центре круга; Сокольники с сохранившейся круговой аллеей и деревянным зданием ресторана в центре круга (недавно сломан), с лучевыми аллеями, заканчивавшимися дачными постройками; Воробьевы (Ленинские) горы. Фили, Кусково, Останкино и др. подобные места уже считались за пределами города. Наиболее демократичными были Воробьевы горы с единственным дешевым летним рестораном Крынкинах). На Воробьевых горах можно было лежать на траве, принести выпивку и закуску, не мешались сторожа и городовые.
Петровский парк и Сокольники посещала смешанная публика. Аристократия и богачи тоже бывали, но в своих экипажах или, как их называли, выездах, часто пароконных. Хорошо одетые мужчины в котелках или шляпах "канотье", с дорогими тростями и дамы в огромных шляпах со страусиными перьями, проедут два-три круга, окинут взором толпу и встречные экипажи, церемонно раскланяются со знакомыми и уедут, не выходя из коляски. Та же картина была и в Сокольниках, но попроще.
В Петровский парк вела близость берегов, ресторанов "Яр" и "Стрельна", возникший в 1912-1913 гг. аэродром и более удобное сообщение: прямая как стрела дорога с Триумфальными воротами от самой Страстной площади. Через широкую Тверскую - Ямскую и широченное шоссе можно было промчаться на лихаче и даже на тройке.
Было еще Девичье Поле, лежавшее треугольником от Плющихи вдоль Большой Царицынской улицы (ныне Б. Пироговской). На этом месте устраивались гулянья с каруселями, качелями и прочими яркими ярмарочными удовольствиями.
Такие развлечения периодически устраивались и в других районах, на площадях. Они посещались, в основном, рабочим народом, мастеровыми и приказчиками. Домашнюю женскую прислугу хозяева пускали на эти гулянья не охотно, во избежание "опасных" знакомств.
Был один ежегодный вид общенародного гулянья, посещавшийся всеми сословиями, но в меньшей степени рабочими - это Вербный базар, устраиваемый на Красной площади перед праздником Пасхи.
Вся площадь от Исторического музея до Василия Блаженного застраивалась в несколько рядов наскоро сколоченными из не крашенных досок примитивными рыночными ларьками. Предметом торга были, тут же выпекаемые вафли с кремом и без оного, дешевле пряники и другие сладости, вроде леденцовых петушков на палочках, горячие пирожки. Но самым главным предметом торговли были: разноцветные с блестками бабочки на проволоке, прикалываемые к одежде или прикручиваемые к пуговицам пальто (чем больше на тебе бабочек, тем больше шика):
_______________________________
Х) от этого ресторана сохранился кусок кирпичной подпорной стенки
"тещины языки" - свистульки с бумажной надувной спиралью, с перышком на конце, распрямляющиеся и свистящие при надувании; пищалки с надувными из тонкой резины пузырем "уйди-уйди"; стеклянные чертики в стеклянных колбах или пробирках, залитых окрашенным спиртом или водой, поднимающиеся или тонущие при нагревании колбы ладонями или при нажиме на резину, закрывающую боковое отверстие в пробирке; всевозможные китайские бумажные веера, цветы, жужжалки и т.п., уже описанные выше, разные трещотки, дудки и т.п.
Все это бросалось в глаза яркими красками, гудело, трещало, свистело, пищало, жужжало, дополнялось криками продавцов вроде: - "Вот стала теща помирать, язык велела отказать - покупайте всего за 5 копеек!" и уснащалось выпекаемых вафель.
Тут же продавались ветки и букеты распускающейся вербы с ее серенькими мохнатыми почками, первым признаком наступившей весны. Хулиганства и приставания с прохожими не было, разве что старшеклассники гимназисты старались достать "тещиным языком" до щеки встречной гимназистки или коснуться ее бумажным мячиком на резинке.
Помимо театров, двух цирков, нескольких кабаре, в Москве были народные дома (помню только один, там, где сейчас Дом кино). Как грибы после дождя появлялись кинотеатры. Только на Тверской, от нынешнего телеграфа до площади Маяковского включительно, к началу войны 1914 года было пять "кинематографов". Самые большие московские кинотеатры дошли под старыми названиями до нашего времени: "Художественный" (Арбатская площадь), "Колизей" (Чистые пруды), "Форум" (на Садово-Сухаревской) "Уран" на Сретенке.
Но все это было лишь коммерческими предприятиями, помогавшими горожанам разогнать скуку. Подлинным искусством все они не занимались, а киноискусства в современном понятии в то время не было. Только Большой, Малый и Художественный театры могли служить и служили целями искусства. Да еще в цирке были Дуровы и клоуны Бим-Бом, отличавшиеся своим особым стилем и остроумием, а первые и своей шкодой дрессировки разных животных. Остальные артисты цирков не отличались особым исполнением своих номеров, среди них было много гастролеров-иностранцев, задававших тон. По этой причине даже наши артисты часто выступали под иностранными именами.
После 1910 г. в Москве появились еще два вида новых зрелищ. Одно для буржуазии: - скетинг-ринки, т.е. катки для роликовых коньков. В продаже появились роликовые коньки заграничного производства и вскоре скетинг-ринки превратились в место примитивного спорта, развлекательного зрелища и место знакомств с женщинами того типа, которые всегда появляются там, где скапливается развлекающаяся публика.
Второй вид - аэродром на Ходынском поле против Петровского парка. Первые самолеты, их тогда называли только аэропланами, имели смешной вид с современной точки зрения. Особенно бипланы " Фарман", имевшие сиденье летчика такое, что с земли были видны его ноги с согнутыми коленями. Аэропланы совершали взлеты, делали два-три круга над аэродромом на высоте нескольких десятков метров и затем садились. Народ, собиравшийся посмотреть полеты, располагался стоя на краю поля, которое охранялось верховными казаками, осаживающими время от времени крупами своих лошадей напирающую публику.
Но и тут не обошлось без коммерции: были быстро сооружены
примитивные деревянные трибуны со скамейками в несколько рядов
и за плату можно было сидя наблюдать полеты.
Два городских сада " Эрмитаж" и " Аквариум" функционировали
только летом. Гастролировавшие там эстрада и оперетта не были
целью посещения для большинства публики. Основной целью было
времяпровождение в ресторанах на открытом воздухе, гуляние по
коротким дорожкам вокруг клумб и опять таки, завязывание знакомств
с дамами, внешне вполне приличными, но живущими за счет этих
знакомств. Степенная и культурная публика эти места не посещала.
Зимой открывались катки на городских прудах: Патриарших, Чистых,
в Зоопарке и в др. местах, в том числе и на Петровке во дворе дома
№ 26 (впоследствии каток "Динамо"). Вход всюду был платный, играл
духовой оркестр. Катки посещались преимущественно учащейся
молодежью, молодыми офицерами, кадетами, гимназистками. Случаи
посещения катков рабочей молодежью мне неизвестны.
Мне рассказывали, но лично видеть не пришлось, что на
Москве- реке зимой, около Бабьегородской плотины, что была чуть
выше Каменного моста, собирался простой народ в попытках возобновить
старинное русское зимнее развлечение - кулачные бои, "стенка на
стенку". Но, насколько мне известно, полиция это запрещала и дело
ограничивалось только стычками двух маленьких групп. Там же, в
церковный праздник Крещения 19 ( 6 ) января, совершался Крестный ход
с большим стечением участников и зрителей, среди которых находились энтузиасты, окунавшиеся в прорубь – по современному "моржи".
Никаких дансингов и танцплощадок не было. Танцевали только
на вечерах и балах. В 1912 году в моду вошел танец танго, но исполнялся
он преимущественно на эстрадах или особенно квалифицированными
любителями. Последнее па заканчивалось отчаянным перегибом дамы
и наклонившимся над ней партнером, поддерживающим даму
за талию. Появился даже модный цвет шелковистых тканей
желто-золотистого цвета, называемый "танго".
Крыша этого дома была плоской и пользовалась для открытого ресторана, имевшего и закрытый павильон, на котором возвышалась дымовая труба в виде квадратной башни с площадкой наверху, вроде капитанского мостика. Высота ее соответствовала 12-му этажу.
После революции, еще до НЭПа, рассеялись как дым буржуи и им подобные, исчезли все кабаре, ресторан был закрыт и дом перешел в собственность Моссовета.
Знакомый киномеханик, бывавший в этом доме, пригласил меня в летний солнечный день 1920 года посмотреть в бинокль на Москву с "птичьего полета" и привел на верхнюю площадку, т.е. на высоту 12-го этажа, в то время самую высокую обзорную площадку Москвы, если не считать колокольню Ивана Великого.
Выросший в этом районе и не ожидавший увидеть что-нибудь особенно новое, я был поражен открывшемся зрелищем. Москва лежала как на ладони, весь горизонт кругом был в дымке лесов и полей, разве только на юго-востоке виднелись на самом горизонте завод Гужона (теперь "Серп и молот") и Дангауэровская слобода. Несмотря на то, что озелененными считались только бульвары и содовое кольцо, зелень была видна всюду: в многочисленных церковных дворах и во двориках особняков и многих старинных домов. Хищники-домовладельцы еще не успели все повырубить и застроить доходными домами.
Внизу под ногами пролегал прямой, как стрела, Тверской бульвар с казавшимся маленьким памятником Пушкину. Трамвайного движения в тот год из-за нехватки электроэнергии не было. Извозчиков тоже не было - лошади либо околели с голоду, либо их пустили на конину, а если сколько-нибудь и осталось на весь город, то в этот момент их не было видно. Прохожих тоже почти не было.
Улицы с высоты казались удивительно чистыми, вопреки действительности. Несмотря на то, что в годы войны и революции железные крыши не красились и многие стояли ржавыми, город выглядел красавцем таким, каким его никогда не увидишь с земли. Он лежал подо мной, вызывая чувство радости, красоты и душевного подъема. С тех пор прошло более полувека, но эта картинка стоит передо мной так ясно, как вчерашний день.
Но спустимся с высоты на землю, на тот же Тверской бульвар и посмотрим, как он выглядел за 7-8 лет до этого дня.
Тверской бульвар задавал тон всем остальным бульварам Москвы. По обеим его сторонам вытянулись в линию старинные и современные особняки, а у Никитских ворот высилось несколько5-6-ти этажных домов, с дорогими буржуазными квартирами. На месте памятника Тимирязеву стоял трехэтажный дом, сгоревший дотла в Октябрьские дни 917 года.
На бульваре находился дом градоначальника, с одного конца бульвара проходила Тверская с ее большим движением и разношерстной публикой, с другого конца академическая Б.Никитская и Малая Бронная улицы, с проживающими в большом числе студентами. Памятник Пушкину стоял на самом бульваре, а на том месте, где он стоит сейчас, находилась колокольня Страстного монастыря.
Само положение Тверского бульвара определяют особый состав его посетителей, характер и ритм жизни, протекавший на его аллеях. С утра на бульваре появлялись дети с мамами, няньками или гувернантками - в зависимости от социального положения. Позже - дамы с собачками, часто в сопровождении офицеров или мужчин с тросточками в руке. После полудня - гимназисты и учащиеся других средних учебных заведений, студенты. Иногда можно было видеть старичков – отставных военных в шинелях с пелеринками, времен Александра II. Часа в 3-4 все чаще попадались мужчины солидной внешности, идущие парами не спеша, вдоль бульвара, с видом обсуждающих серьезные вопросы. Кормилицы, одетые как боярыни, шли по две или по три рядом, толкая впереди себя плетеные коляски с младенцами и не обращая внимания на их поведение, пока детально не будут обсуждены поступки их хозяев. Этим же вопросом были заняты и няньки, сидевшие на скамейках, около которых гоняли обручи и играли в песочек их подопечные. Только на бульварах няни могли повидаться и поговорить друг с другом - дома они были заняты с раннего утра допоздна и каждую неделю их отпускали "со двора".
Часам к 6-7 вечера состав публики на бульваре менялся. В деревянной ракушке-эстраде, стоявшей против Богословского переулка, рассаживался военный духовой оркестр под управлением бравого капельмейстера. Против эстрады устанавливались складные стулья, за пользование которыми взималась плата не то 3, не то 5 копеек, собираемая старичком сторожем с сумкой и билетиками, как у трамвайного кондуктора. Бульварные сторожа (их было несколько человек, следивших за чистотой и порядком) куда-то исчезали, зато появлялись городовые и дежурный околоточный надзиратель. Появлялось много молодых людей типа приказчиков с дешевыми металлическими тросточками и девушек типа модисток, портных и горничных. Последних, легко было узнать по склонности грызть семечки. Начиналось завязывание знакомств. К этому же кругу тяготели гимназисты и реалисты их старших классов в лихо изломанных фуражках. Появлялись и солдаты, среди них иногда и сумские гусары в красных шароварах, голубых мундирах с белыми шнурами и в сапогах с кокардами на ботфортах. Эти пользовались особым вниманием. Студенты чувствовали себя как дома и были не прочь разыграть городового.
К вечеру картина такая. Темнеет. Зажигаются не многочисленные и не яркие фонари. Гремит полковая музыка. Солидная публика исчезла, разве несколько человек остались на стульях и слушают музыку. В небольшой будке поблизости раздается смех - это на силомере пробуют свою силу приказчики и над слабосильными смеются стоящие рядом девицы. И так, до позднего вечера, с наступлением, которого остаются только прохожие с нетвердой походкой, девицы легкого поведения и молодые люди, занятые решением проблемы "шерше ля фемм".
.
На других бульварах было потише. Оркестр, как помню, был еще только на Чистых прудах. Зелень на бульварах была чахлая, цветов мало. Газоны были огорожены деревянными заборчиками из наклонных круглых палочек, воткнутых в землю и перевязанных друг с другом. Большие широкие бульвары с тенистыми аллеями были: Новинский (ул. Чайковского), Смоленский и Зубовский - все на Садовом кольце, да еще Нарышкинский, Александровский сад выглядели так же, как и теперь, но грязнее и хороших клумб не было.
Публичных парков в Москве почти не было, хотя имелись крупные хорошие парки при институтах, закрытых учебных заведениях и больницах. Роль публичных парков с открытым для всех входом выполняли: Петровский парк с круговой аллеей для экипажей, находившихся на месте нынешнего стадиона "Динамо", с рестораном в центре круга; Сокольники с сохранившейся круговой аллеей и деревянным зданием ресторана в центре круга (недавно сломан), с лучевыми аллеями, заканчивавшимися дачными постройками; Воробьевы (Ленинские) горы. Фили, Кусково, Останкино и др. подобные места уже считались за пределами города. Наиболее демократичными были Воробьевы горы с единственным дешевым летним рестораном Крынкинах). На Воробьевых горах можно было лежать на траве, принести выпивку и закуску, не мешались сторожа и городовые.
Петровский парк и Сокольники посещала смешанная публика. Аристократия и богачи тоже бывали, но в своих экипажах или, как их называли, выездах, часто пароконных. Хорошо одетые мужчины в котелках или шляпах "канотье", с дорогими тростями и дамы в огромных шляпах со страусиными перьями, проедут два-три круга, окинут взором толпу и встречные экипажи, церемонно раскланяются со знакомыми и уедут, не выходя из коляски. Та же картина была и в Сокольниках, но попроще.
В Петровский парк вела близость берегов, ресторанов "Яр" и "Стрельна", возникший в 1912-1913 гг. аэродром и более удобное сообщение: прямая как стрела дорога с Триумфальными воротами от самой Страстной площади. Через широкую Тверскую - Ямскую и широченное шоссе можно было промчаться на лихаче и даже на тройке.
Было еще Девичье Поле, лежавшее треугольником от Плющихи вдоль Большой Царицынской улицы (ныне Б. Пироговской). На этом месте устраивались гулянья с каруселями, качелями и прочими яркими ярмарочными удовольствиями.
Такие развлечения периодически устраивались и в других районах, на площадях. Они посещались, в основном, рабочим народом, мастеровыми и приказчиками. Домашнюю женскую прислугу хозяева пускали на эти гулянья не охотно, во избежание "опасных" знакомств.
Был один ежегодный вид общенародного гулянья, посещавшийся всеми сословиями, но в меньшей степени рабочими - это Вербный базар, устраиваемый на Красной площади перед праздником Пасхи.
Вся площадь от Исторического музея до Василия Блаженного застраивалась в несколько рядов наскоро сколоченными из не крашенных досок примитивными рыночными ларьками. Предметом торга были, тут же выпекаемые вафли с кремом и без оного, дешевле пряники и другие сладости, вроде леденцовых петушков на палочках, горячие пирожки. Но самым главным предметом торговли были: разноцветные с блестками бабочки на проволоке, прикалываемые к одежде или прикручиваемые к пуговицам пальто (чем больше на тебе бабочек, тем больше шика):
_______________________________
Х) от этого ресторана сохранился кусок кирпичной подпорной стенки
"тещины языки" - свистульки с бумажной надувной спиралью, с перышком на конце, распрямляющиеся и свистящие при надувании; пищалки с надувными из тонкой резины пузырем "уйди-уйди"; стеклянные чертики в стеклянных колбах или пробирках, залитых окрашенным спиртом или водой, поднимающиеся или тонущие при нагревании колбы ладонями или при нажиме на резину, закрывающую боковое отверстие в пробирке; всевозможные китайские бумажные веера, цветы, жужжалки и т.п., уже описанные выше, разные трещотки, дудки и т.п.
Все это бросалось в глаза яркими красками, гудело, трещало, свистело, пищало, жужжало, дополнялось криками продавцов вроде: - "Вот стала теща помирать, язык велела отказать - покупайте всего за 5 копеек!" и уснащалось выпекаемых вафель.
Тут же продавались ветки и букеты распускающейся вербы с ее серенькими мохнатыми почками, первым признаком наступившей весны. Хулиганства и приставания с прохожими не было, разве что старшеклассники гимназисты старались достать "тещиным языком" до щеки встречной гимназистки или коснуться ее бумажным мячиком на резинке.
Помимо театров, двух цирков, нескольких кабаре, в Москве были народные дома (помню только один, там, где сейчас Дом кино). Как грибы после дождя появлялись кинотеатры. Только на Тверской, от нынешнего телеграфа до площади Маяковского включительно, к началу войны 1914 года было пять "кинематографов". Самые большие московские кинотеатры дошли под старыми названиями до нашего времени: "Художественный" (Арбатская площадь), "Колизей" (Чистые пруды), "Форум" (на Садово-Сухаревской) "Уран" на Сретенке.
Но все это было лишь коммерческими предприятиями, помогавшими горожанам разогнать скуку. Подлинным искусством все они не занимались, а киноискусства в современном понятии в то время не было. Только Большой, Малый и Художественный театры могли служить и служили целями искусства. Да еще в цирке были Дуровы и клоуны Бим-Бом, отличавшиеся своим особым стилем и остроумием, а первые и своей шкодой дрессировки разных животных. Остальные артисты цирков не отличались особым исполнением своих номеров, среди них было много гастролеров-иностранцев, задававших тон. По этой причине даже наши артисты часто выступали под иностранными именами.
После 1910 г. в Москве появились еще два вида новых зрелищ. Одно для буржуазии: - скетинг-ринки, т.е. катки для роликовых коньков. В продаже появились роликовые коньки заграничного производства и вскоре скетинг-ринки превратились в место примитивного спорта, развлекательного зрелища и место знакомств с женщинами того типа, которые всегда появляются там, где скапливается развлекающаяся публика.
Второй вид - аэродром на Ходынском поле против Петровского парка. Первые самолеты, их тогда называли только аэропланами, имели смешной вид с современной точки зрения. Особенно бипланы " Фарман", имевшие сиденье летчика такое, что с земли были видны его ноги с согнутыми коленями. Аэропланы совершали взлеты, делали два-три круга над аэродромом на высоте нескольких десятков метров и затем садились. Народ, собиравшийся посмотреть полеты, располагался стоя на краю поля, которое охранялось верховными казаками, осаживающими время от времени крупами своих лошадей напирающую публику.
Но и тут не обошлось без коммерции: были быстро сооружены
примитивные деревянные трибуны со скамейками в несколько рядов
и за плату можно было сидя наблюдать полеты.
Два городских сада " Эрмитаж" и " Аквариум" функционировали
только летом. Гастролировавшие там эстрада и оперетта не были
целью посещения для большинства публики. Основной целью было
времяпровождение в ресторанах на открытом воздухе, гуляние по
коротким дорожкам вокруг клумб и опять таки, завязывание знакомств
с дамами, внешне вполне приличными, но живущими за счет этих
знакомств. Степенная и культурная публика эти места не посещала.
Зимой открывались катки на городских прудах: Патриарших, Чистых,
в Зоопарке и в др. местах, в том числе и на Петровке во дворе дома
№ 26 (впоследствии каток "Динамо"). Вход всюду был платный, играл
духовой оркестр. Катки посещались преимущественно учащейся
молодежью, молодыми офицерами, кадетами, гимназистками. Случаи
посещения катков рабочей молодежью мне неизвестны.
Мне рассказывали, но лично видеть не пришлось, что на
Москве- реке зимой, около Бабьегородской плотины, что была чуть
выше Каменного моста, собирался простой народ в попытках возобновить
старинное русское зимнее развлечение - кулачные бои, "стенка на
стенку". Но, насколько мне известно, полиция это запрещала и дело
ограничивалось только стычками двух маленьких групп. Там же, в
церковный праздник Крещения 19 ( 6 ) января, совершался Крестный ход
с большим стечением участников и зрителей, среди которых находились энтузиасты, окунавшиеся в прорубь – по современному "моржи".
Никаких дансингов и танцплощадок не было. Танцевали только
на вечерах и балах. В 1912 году в моду вошел танец танго, но исполнялся
он преимущественно на эстрадах или особенно квалифицированными
любителями. Последнее па заканчивалось отчаянным перегибом дамы
и наклонившимся над ней партнером, поддерживающим даму
за талию. Появился даже модный цвет шелковистых тканей
желто-золотистого цвета, называемый "танго".