Говорили они об отце одного из них, говорящий 1947г.р., так что отца нет, обсуждают блуждающую тень.
Надо слышать, как сын препарирует эту тень - сломленный отсидками, или не сломленный, напускная жизнерадостность была или деланная, доброжелательность была от души или от страха.
Вот, мол, в детстве казалось, что это все органично, а теперь в старости поразмыслил и понял, что нет, это был всего лишь панцирь.
Я подумала, в эти дни вспоминают битву под Москвой, страх и ужас, предшествующий этой битве, ужас битв, последующих.
Поколение отцов и дедов, вынесших на плечах XX век, неужели они в двадцать первом не заслужили пары добрых поминальных слов от своих сытых сыновей и внуков.
Неужели можно с такой спокойной отстраненностью препарировать их истерзанные тела и души.
Следующие за ними поколения на мягкой подвеске не могут и не хотят понять и оценить их стоицизм.
Обычный рядовой стоицизм, когда людей бросало из голода в голод, от керосинки к кайлу и от кайла в шарашку. Когда все было зыбко и сама жизнь была фантомом.
Когда взаимовыручка была естественна,
когда еще не ходили в суши бары, а угощали всем, что было в доме, до последнего куска,
когда в ущерб своим детям , после работы занимались математикой и русским со всеми детьми двора,
когда двери были фанерные, а ключи от них лежали под половиками и можно было открыть дверь и подождать хозяев,
когда дома были теплыми и в них были рады всем, приветственная улыбка была следствием искренности или, как минимум, воспитания.
И когда они, наивные, надеялись, что все страшное позади, что у их детей будет другая, спокойная жизнь, в которой те состоятся, и с высоты своих успехов будут горделиво вспоминать своих отцов и матерей, может быть и не всегда умевших держать удар, но всегда умевших сохранять лицо, обращенное к своим детям.
