От Georgi Yelin
САМУИЛУ МАРШАКУ - 125
Из воспоминаний Валентина Берестова о старшем друге и учителе.
* * *
Розалия Ивановна, питерская немка, работала в доме Маршака почти сорок лет. Когда в начале войны из Москвы стали высылать всех немцев, Самуил Яковлевич с трудом отстоял свою домоправительницу. А потом частенько пугал её угрозой переменить своё решение. Когда во время бомбёжек они спускались в метро, непременно говорил:
- Розалия Ивановна, сидите тихо: ваши летят.
* * *
Однажды Самуил Яковлевич сказал мне:
– Чтобы не ошибиться в людях, знайте, что у каждого человека два возраста. Один – тот, в котором он находится. А другой – детский возраст, соответствующий его характеру. Вот вам, например, двенадцать лет. А сколько вы дадите мне?
– Года четыре, Самуил Яковлевич.
– Примерно так…
* * *
– Когда появились обэриуты, – рассказывал Маршак, – я решил завербовать их в детскую поэзию. Ведь их игра словами и образами куда нужнее детям, чем взрослым. Стал ходить на их вечера. Выступления начинались так: они выходили на сцену, садились за стол и в полном молчании ели щи. Думали, что этим эпатируют публику. Но время было не очень-то сытное. Народ смотрел на них: пусть ребята наедятся… Сам не заметил, как, уходя с этих вечеров, стал сочинять нечто странное:
От жары деревья никли, / Грохотал по небу гром,
Имбецил на мотоцикле / Ехал в сумасшедший дом.
Почему-то сумасшедшим / Называли этот дом,
Отличавшийся в прошедшем / Замечательным умом.
(В 1937 году созданное СМ в Ленинграде детское книжное изд-во было разгромлено, все сотрудники уволены, многие авторы репрессированы. - Г.Е.)
* * *
Маршак рассказывает:
- Как-то к нам в ленинградский Деттиз пришло указание – изгонять из книг для детей бранные слова. Особенно истово взялась за дело молодая редакторша. Но это милое создание, к сожалению, не знало, какие слова бранные, а какие нет. Вызывает она к себе одного писателя и говорит: «Помилуйте, что вы написали? «Старый хрыч»! И это в детской книжке! Какой ужас! Нужно поискать более приличное выражение. Например, «старый хрен». Как-то ей попалось слово «кобель». Она спрашивает, что это такое. Ей говорят: «Кобель – это автор, который в срок не приносит рукопись». И вот приходит Юрий Николаевич Тынянов, изысканно вежливый, элегантный, в белых нитяных перчатках. Как они у него сохранились такими свежими после двух войн, двух революций и разрухи? А она, этак кокетливо улыбаясь, говорит ему: «Юрий Николаевич! Какой же вы, однако, кобель!»
* * *
Как-то в мемуарах Эренбурга он прочел: «Маршак промолчал». И расхохотался:
- Вы видели, чтобы Маршак молчал?
* * *
В холодильнике – водка для Твардовского: вдруг придёт в запое.
Тост за Твардовского:
– Выпьем за то, чтобы он не пил!
* * *
Маршак зашел в ялтинский дворик, где когда-то жил. Со времени его отрочества там мало что изменилось. (В 1905-1906 гг. СМ по приглашению М.Горького жил на его даче в Ялте. - Г.Е.) «Вы чего-то ищете?» – спросила сидевшая на старой скамье пожилая женщина с книгой. Смуглая, худая, крепкая. Поэт сказал, что с двором его связывают давние воспоминания.
- Значит, вы – Маршак! – сказала женщина. – Не узнаете? Я одна из двух, как вы изволили написать, сумасшедших старух, живших в этом дворе.
* * *
Внуки у деда были полными хозяевами. Полезла Розалия Ивановна в холодильник за вареньем, а там пустая банка.
- Тут написано «Варенье для С. Я.». То есть для Самуила Яковлевича!» – возмутилась домоправительница.
– «С. Я.» – поправили внуки, – это Саша и Яша!
* *
Когда праздновали юбилей историка Евгения Тарле, Чуковский сказал Маршаку, что даже ему не удастся подобрать рифму к фамилии юбиляра.
- Трудно подобрать, - согласился Самуил Яковлевич. И мгновенно написал:
В один присест историк Тарле
Мог написать (как я в альбом)
Огромный том о каждом Карле
и о Людовике любом.
* * *
Фадеев встречает Маршака в Доме литераторов:
- А давайте, Самуил Яковлевич, выпьем!
- Не могу, голубчик! Пить с вами, всё равно что играть на скрипке в присутствии Паганини.
* * *
За день до последнего (75 лет) юбилея Маршака я встретился с Новеллой Матвеевой и Борисом Заходером. Решили сочинить веселое поздравление втроем. Смеялись, радуясь каждой находке. Заходер довез меня до заветного подъезда. Я, озираясь, бросил письмо в почтовый ящик на третьем этаже. Шло время, Маршак – ни слова о нашем творении. После его смерти, когда И.С. Маршак приводил в порядок архив (последний литературный секретарь Маршака - В.В.Познер - Г.Е.), я спросил Розалию Ивановну: не нашлось ли поздравления от трех веселых поэтов?
- Я сразу выбросила ту бумажку! – ответила она. – Думала, какие-то хулиганы балуются!»