Я гляжу на олигархов с иерархами
да на ихних свиноматок с иномарками –
все со свитами своими да эскортами.
Ну, я взял да всех и запер в Лефортове!
Не хочу, – кричу я, – власти вашей денежной!
Я хочу, – кричу, – свободы всамомделешной!
Чтобы, стало быть, кругом плюрализм!
Чтобы, стало быть, во всем гуманизм!

И остался он со мною – мой единственный,
мой бескрайний, беспредельный, мой таинственный,
мой родной электорат поразительный,
непонятный, но такой выразительный!
– Дорогой мой, – говорю, – наконец-то мы
заживем своей душе соответственно!
Так что, мать твою едрить, смело вдаль!
Вся в Лефортове сидит вертикаль.

И вскричал электорат: замечательно!
Я с тобой согласен, брат, окончательно!
Ты не любишь вертикаль, а мы тем более,
наливай же, коль не жаль, алкоголия!
Тут мы хлоп по стаканУ за демократию,
а потом еще по два за папу с матерью.
И, как каждый опростал полведра,
улеглась горизонталь до утра.

А на утро, я гляжу, вот так новости!
Пучит мой электорат по всей бескрайности:
и как поперли из него на дикой скорости
кабинеты по борьбе с вертикальностью.
И сидят в них гладенькие мальчики –
титулованные антивертикальщики;
все со свитами своими да эскортами
и с удивительно упитанными мордами;
и плодясь еще быстрее, чем вчерашние,
вырастают Вавилонскою башнею…
– Братцы, стойте, это ж снова она!
– А что делать, – говорят, – прет сама!
Прет сама с утра из нутра,
прям как баба у Адама из ребра.
Вот такая, брат, выходит мура.
…Тут где-то было полведра со вчера.